Цивилизация
Из всех интеграционных начинаний проект единой европейской валюты самый масштабный и далеко идущий. Собственные деньги — неотъемлемый атрибут суверенитета, а для некоторых государств, например Германии, — символ национального возрождения после катастроф мировых войн. Еще в середине 1990-х годов было трудно себе представить, что немцы действительно откажутся от марки, французы от франка, а итальянцы от лиры. Тем не менее на рубеже веков это произошло.
Помимо соображений экономической целесообразности валютный союз стал свидетельством наличия у единой Европы серьезных политических амбиций.
Во-первых, столь решительных шагов по отказу от части суверенитета, как в случае с общими деньгами и уступкой эмиссионных прав в пользу наднационального центра, раньше не бывало. Во-вторых, ведущие страны демонстрировали уверенность в необратимости объединения. В-третьих, на международной арене появлялась денежная единица, способная потеснить доллар в качестве мировой резервной валюты. Иными словами, Европа после «холодной войны» рассматривала себя как самостоятельный центр силы. И эту заявку в мире почувствовали: не случайно оппоненты США от Кубы до Ирана периодически делали заявления о намерении перейти на торговлю в евро.
Сегодня от устремлений конца прошлого века почти ничего не осталось. Как ни парадоксально,
именно теперь, когда вопрос об экономических альтернативах Америке и необходимости валютной диверсификации стал актуальным, Европа словно бы забыла о своих возможностях. И виной тому не мировая рецессия, а концептуальный кризис европейской интеграции.
Одновременно с запуском валютного союза в ЕС началось обсуждение общеевропейской Конституции. Полноценная федерализация с передачей все больших полномочий на наднациональный уровень была бы логичным следствием введения общих трансграничных денег. Коль скоро правительства лишились важного инструмента проведения экономической политики, то и саму эту политику следовало бы проводить там, куда эти инструменты передали.
При этом, однако, выяснилось, что формальная целесообразность — это одно, а реальная готовность наций отдавать рычаги воздействия на собственную судьбу — совсем другое. Конституционные референдумы во Франции и Голландии провалились в 2005 году в основном по внутренним конъюнктурным причинам. Но результат отражал объективную ситуацию: национальные государства, несмотря на усилия, казалось бы, предпринимавшиеся элитами, не были готовы далее уступать свои полномочия. В результате
единая европейская валюта, призванная стать трамплином для выхода ЕС на качественно иной уровень, оказалась прыжком, после которого спортсмен завис в воздухе, потому что остальных необходимых действий не произошло.
Свою роль сыграло, конечно, расширение, которое нарушило внутренний баланс Европейского союза, однако было бы большой несправедливостью сваливать ответственность за теперешнее положение на Центральную и Восточную Европу. Действительно, когда разразился мировой кризис, первыми зашатались новые страны-члены, и считалось, что их спасение станет главной заботой ЕС. Но Латвия, Литва, Венгрия, переживая внутриполитическую лихорадку, выкарабкиваются, а истинная беда подкралась совсем с другой стороны. Нетрудно заставить затянуть пояса Ригу или Вильнюс, им, кстати, не привыкать: ради вступления в Евросоюз бывшие коммунистические страны осуществляли болезненные меры по оздоровлению экономики. Но надавить на Афины, где по любому поводу начинается «борьба за права», крайне трудно, а на горизонте маячат такие гранды, как Мадрид и Рим.
Европа попала в заколдованный круг. У крупных стран, обличающих «разгильдяев», рыльца тоже в пушку. Пока Пакт стабильности и роста, ограничивающий размер бюджетного дефицита в странах — членах еврозоны, нарушали небольшие государства (та же Греция, Ирландия, Люксембург, Португалия), к ним применялись меры воздействия. Но как только за рамки трехпроцентного дефицита вылезли в 2002 году Франция и Германия, санкций использовано не было, более того, началось реформирование пакта, практически лишившее его смысла. А у Великобритании, например, дефицит государственного бюджета немногим меньше, чем у Греции: 12,6% и 13,6% соответственно.
Не прийти на помощь Греции чревато непредсказуемыми последствиями для всей еврозоны. Но к кризису Афины привела безответственная экономическая и финансовая политика вплоть до манипулирования бюджетной отчетностью. И помогать значит поощрять такое поведение за счет добросовестных налогоплательщиков в других странах.
Налогоплательщики же и слышать не хотят о том, что наказание греков обойдется им в конечном итоге дороже.
При этом вновь возникает вопрос о солидарности, на которой, если верить лозунгам, строится весь «европейский дом». Когда на первом этапе обсуждения греческих проблем Германия дала понять, что хотела бы перепоручить Грецию заботам МВФ, премьер-министр Люксембурга и глава Еврогруппы (министры финансов зоны евро) Жан-Клод Юнкер возмутился: «Это все равно, как если бы федеральное правительство США обратилось в МВФ за помощью Калифорнии». Европейские политики понимают, что отказ Афинам в поддержке стал бы ударом по всей европейской идее. Греческий премьер Георгиос Папандреу и так уже демонстративно прозондировал «альтернативы» в Москве и Вашингтоне, а по слухам, закидывал удочку и в Пекин.
Исходя из экономических соображений, следовало бы поставить вопрос об исключении Греции из зоны евро, но, во-первых, возвращение Афин к драхме может добить национальную экономику, во-вторых, имиджу единой валюты будет нанесен тяжелый урон. Поэтому выбора нет: Грецию придется спасать (вчера уже называлась сумма в 120 миллиардов евро на три года), хотя вскоре можно столкнуться с похожими проблемами в Португалии и даже Испании. С политической точки зрения опаснее всего перспектива дальнейшего расслоения стран Евросоюза, нарастание национальных эгоизмов. У одних — из-за раздражения «нахлебниками», у других — из-за недостатка солидарности и взаимовыручки.
Европейская интеграция — самое выдающее достижение Старого Света в XX веке. Помимо благоприятных стратегических условий (американский патронат и консолидирующая советская угроза) она в годы своего расцвета основывалась на понятных политических целях (предотвращение внутриевропейских конфликтов) и разумных экономических средствах. Казалось, что глобализация, охватившая мир в конце XX века, играет Европе на руку: Европейское сообщество представляло собой образец будущего мирового устройства со стирающимися границами и торжеством социально ответственного рынка. Европа идеально подходила для того, чтобы продемонстрировать настоящее лидерство, основанное не на силе, а на собственном примере и убеждении.
В реальности глобализация катализировала все мировые процессы.
Старому Свету, сильной стороной которого в годы интеграции всегда была постепенность и целеустремленность, пришлось срочно подстраиваться под убыстряющиеся темпы международного развития. Не удалось.
Результат — деформация гармоничной и с любовью выстроенной конструкции, которая погружается в попытки поддержать саму себя, утрачивая динамизм и отказываясь от глобальной роли. Единая валюта — последний символ амбиций, все более остающихся в прошлом.
